Неточные совпадения
Когда Нехлюдов вышел
в коридор, англичанин с смотрителем
стоял у отворенной двери пустой
камеры и спрашивал о назначении этой
камеры. Смотритель объяснил, что это была покойницкая.
Камера,
в которой содержалась Маслова, была длинная комната,
в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства.
В середине, против двери, была темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место пола, на котором
стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
В следующей
камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же впереди, между окнами, висел образ, а налево от двери
стояла парашка, и так же все тесно лежали бок с боком, и так же все вскочили и вытянулись, и точно так же не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал лежать и даже не посмотрел на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту же речь и так же дал два Евангелия.
Они спустились вниз по каменной лестнице, прошли мимо еще более, чем женские, вонючих и шумных
камер мужчин, из которых их везде провожали глаза
в форточках дверей, и вошли
в контору, где уже
стояли два конвойных солдата с ружьями.
В камере стоял пар от сохнувшей мокрой одежды и слышался неумолкаемый крик женских голосов.
Весь надзор теперь сводится к тому, что рядовой сидит
в камере, смотрит за тем, «чтобы не шумели», и жалуется начальству; на работах он, вооруженный револьвером, из которого, к счастью, не умеет стрелять, и шашкою, которую трудно вытянуть из заржавленных ножен,
стоит, смотрит безучастно на работы, курит и скучает.
Все вещи и лица, которые я вызываю,
стоят передо мною так рельефно и так восхитительно ясно, точно я вижу их
в камер-обскуре.
В последний вечер перед сдачей должности своей несчастный смотритель сидел, понурив голову,
в сырой и мрачной
камере князя. Сальная овечка тускло горела на столе. Невдалеке от нее валялся огрызок огурца на тарелке и
стоял штоф водки, собственно для Медиокритского купленный, из которого он рюмочку — другую уже выпил; князь ходил взад и вперед. Видимо, что между ними происходил очень серьезный разговор.
Будь пани Вибель несколько поумней и похитрей, ей
стоило только прекратить этот разговор и признаться Аггею Никитичу, что она действительно дурно поступила, то, может быть, все бы кончилось благополучно; но, во-первых, она нисколько не считала себя дурно поступившею, а, напротив,
в намеках и колкостях Аггея Никитича видела совершенно несправедливое оскорбление ее; сверх того, по темпераменту своему она была очень вспыльчива, так что, когда Аггей Никитич произнес фразу, что пани Вибель упивалась болтовней камер-юнкера, она встала с кресла и с тем гордым видом польки, каковой обнаружила при первом знакомстве своем с откупщицей, произнесла...
Это они говорили, уже переходя из столовой
в гостиную,
в которой
стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав
в это мгновение какой-то шум
в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и
в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Дело происходило
в распорядительной
камере. Посредине комнаты
стоял стол, покрытый зеленым сукном;
в углу — другой стол поменьше, за которым, над кипой бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
Судья Дикинсон вышел
в свою
камеру, когда шум и говор раздались у его дома, и
в камеру ввалилась толпа. Незнакомый великан кротко
стоял посредине, а Джон Келли сиял торжеством.
И они ушли. Как-то ушли. Были,
стояли, говорили — и вдруг ушли. Вот здесь сидела мать, вот здесь
стоял отец — и вдруг как-то ушли. Вернувшись
в камеру, Сергей лег на койку, лицом к стене, чтобы укрыться от солдат, и долго плакал. Потом устал от слез и крепко уснул.
Обширная
камера под низко нависшим потолком… Свет проникает днем сквозь небольшие люки, которые выделяются на темном фоне, точно два ряда светлых пуговиц, все меньше и меньше, теряясь на закругленных боках пароходного корпуса.
В середине трюма оставлен проход вроде коридора; чугунные столбы и железная решетка отделяют этот коридор от помещения с нарами для арестантов.
В проходе, опершись на ружья,
стоят конвойные часовые. По вечерам тут же печально вытянутою линией тускло горят фонари.
С тех пор как я посылал деньги и перья Фомину, прошел год. И вот сам я сижу почти
в том же положении и, судя по всем признакам,
в той же
камере. Он писал мне, между прочим, что ему
стоит величайших усилий хранить недозволенные предметы, так как еженедельно у него производят тщательные обыски.
Эта
камера не отличалась от других ничем, кроме своего назначения, да еще разве тем, что
в ее дверях не было оконца, которое, впрочем, удовлетворительно заменялось широкими щелями. Заглянув
в одну из этих щелей, я увидел двух человек, лежавших
в двух концах
камеры, без тюфяков, прямо на полу. Один был завернут
в халат с головою и, казалось, спал. Другой, заложив руки за голову, мрачно смотрел
в пространство. Рядом
стояла нагоревшая сальная свечка.
В камере стояла полутьма.
— Не знаю: темно было — не видал…
Постоял в моей
камере минутку и вышел… и именно так, как вот вы говорите, — вынул из двери моей ключ и отпер соседскую
камеру. Минутки через две я услышал хрипенье, а потом возню. Думал я, что это сторож ходит и возится, а хрипенье принял за храп, а то бы я поднял шум.
Отправились сначала
в «казарму». Анне Серафимовне хотелось, чтобы родственница Палтусова видела, как помещены рабочие. Побывали и
в общих
камерах и
в квартирках женатых рабочих.
В одной из
камер стоял очень спертый воздух. Любаша зажала себе с гримасой нос и крикнула...
Камера помещалась
в усадьбе мирового судьи,
в одном из флигелей, а сам судья жил
в большом доме. Доктор вышел из
камеры и не спеша направился к дому. Александра Архиповича застал он
в столовой за самоваром. Мировой без сюртука и без жилетки, с расстегнутой на груди рубахой
стоял около стола и, держа
в обеих руках чайник, наливал себе
в стакан темного, как кофе, чаю; увидев гостя, он быстро придвинул к себе другой стакан, налил его и, не здороваясь, спросил...
— Могу вас уверить. Приятель мой Венцеслав Балдевич… Вы не подумайте между прочим, что я поляк: я пензенский помещик. Так вот этот самый Венцеслав Балдевич камер-юнкерскую карьеру свою этим устроил. До такого дошел совершенства
в игре подушкой, что как раз все кидал ее некоторой особе и заставлял ее наклоняться. А позади этой особы
стоит часто другая особа и смотрит вниз…
В третьем салоне поместит старушка сынов Марса.
В четвертом для пикантной беседы с дамами выберет...
Камера дома предварительного заключения была не хуже брюссельской. Перед ним
стоял смотритель и приглашал
в контору.
И как поставили кушанья
в покоях на стороне ее императорского величества, подле малой комнатной церкви,
в трех покоях:
в 1 большом 2 стола с балдахином на 80 персон; во 2-м — 2 стола на 80 же персон;
в 3-м покое на 20 персон, то за столом обыкновенно под балдахином поместилась невеста подле ее матери, по правую сторону ее высочество государыня великая княгиня; по левую же ее светлость вдовствующая ландграфиня Гессен-Гомбургская;
в конце стола, из высочайшей милости, изволила присутствовать ее императорское величество; подле ее величества по правую и левую сторону сидели господа послы; во время стола за стульями у послов
стояли камер-пажи; затем сидели знатнейшие дамы.
В женской
камере, согласно русской пословице: «где две бабы — базар, где три — ярмарка»,
стоял положительный гул от визгливых голосов беседующих друг с другом арестанток, перемешанный с громким пестаньем ребят и криком последних. Типы арестанток тоже были все из обыденных, и лишь одна, лежащая
в дальнем уголке
камеры на нарах, с сложенным арестантским халатом под головой, невольно привлекала к себе внимание.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой, и вместе с уменьшившеюся, но еще довольно большою толпой
стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя
в окна дворца, ожидая еще чего-то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу — к обеду государя, и камер-лакеям, служившим за столом и мелькавшим
в окнах.
Опять прикосновение руки, и опять молодой царь очнулся еще
в новом месте. Место это была
камера мирового судьи. Мировой судья — жирный, плешивый человек, с висящим двойным подбородком,
в цепи, только что встал и читал громким голосом свое решение. Толпа мужиков
стояла за решеткой. Оборванная женщина сидела на лавочке и не встала. Сторож толкнул ее.